Эта пьеса уже прогремела в нескольких городах России. «Человек из Подольска» в интерпретации молодого режиссёра Оренбургского драматического театра слегка шокировал экспертов, да и зрителей тоже. Александр Фёдоров представил коллегии критиков выпускной спектакль своих первых студентов в рамках офф-программы фестиваля «Гостиный двор».
В интервью нашему корреспонденту Марине Бошиной режиссёр рассказал, увидят ли постановку простые зрители, чего не хватает нашему театру и доволен ли он первыми выпускниками.
Мы застали Александра Фёдорова «в процессе». Спустя пару дней после фестиваля он готовит новый спектакль,
– Сейчас мы репетируем «Ladies night», это коммерческая постановка в духе «Боинг-Боинг». История такова: шестеро друзей теряют работу и, отчаявшись, решаются на смелый шаг: организовать группу стриптизёров. На удивление всем, идея сработала!
Что-то тебя «понесло», то «Человек из Подольска» в шокирующей интерпретации, то мужской стриптиз… «Человека из Подольска», кстати, вы планируете ставить на большой сцене?
Ну вряд ли. Это в чистом виде эксперимент. У студентов уже были 3 классические работы: «За двумя зайцами», «Фабричная девчонка», «Северо-западнее Берлина», хотя «За двумя зайцами» мы тоже осовременили.
Чем тебя привлекла пьеса «Человек из Подольска»? Чувствуешь ли ты себя неким «Человеком из Оренбурга»?
В какой-то степени да, ощущаю. Когда было обсуждение этого спектакля на кафедре, некоторые из преподавателей сказали, что спектакль про них. Пьеса же не просто так становится популярной, Островского читаешь, например, и понимаешь, что темы эти актуальны всегда. «Человек из Подольска» популярен именно потому, что он зашёл на «общее ощущение». Герой занимается профессией, которую не любит. Он филфак закончил, а не знает, когда Екатерина II родилась. Он занимается журналистикой, которую ненавидит, живёт в городе, который терпеть не может. Вот как примерно ты живёшь в Оренбурге и думаешь: «здесь же уродство, всё страшно, воняет заводом», и герой всё время проводит параллель: «в Голландии, классно, а у нас всё Г, всё отстой» и т.д. Смысл в том, что мы абсолютно не ценим того, что у нас есть здесь, мы всё время смотрим на что-то другое, вместо того, чтобы созидать пространство вокруг себя. И самое главное, что людей, транслирующих в этот мир негатив очень много, это всё работает на разрушение. Он живёт с девушкой, которую не любит, просто потому, что она его боготворит. Группу он любит «Einstürzende Neubauten», они звёзды, огромные гонорары получают, а у нас здесь это никому не нужно. Герой не просто попадает в полицейский участок, а видит весь хаос, ужас происходящего в мире, в том числе по его вине. Его макают, как котёнка мордой в эту реальность, которая из-за таких как он происходит. Человек отношением к своей жизни, к окружающему миру, к тому месту, в котором он живёт постепенно всё разрушает.
Кроме основной линии в твоей интерпретации есть вставки в духе «Хэллоуина», на мой взгляд, затянутые и неуместные, они вызвали вопросы некоторых театральных экспертов, идея их создания принадлежит тебе или студентам?
Это был совместный путь. Мы начали размышлять о том, что не видим происходящего вокруг. Начинается вcё с каких-то мелочей, а приводит к глобальным катаклизмам. Студенты стали выяснять, читать, что такое цивилизация, как устроен человек, на основе этого мы придумали вставки. Что-то они предлагали, что-то я. «Шабаш», о котором ты говоришь, возможно, я бы убрал, если бы ставил спектакль со взрослыми артистами. Но наша цель, как педагогов – дать возможность ребятам высказаться, чтобы они показали, каким видят этот мир. Главная задача студентов – не просто сыграть пьесу, которую мы им «строим», но вырастить в себе личность. Пусть это неопытные, робкие, корявые шаги. Многие вставки ученики выстраивали полностью сами, без моих правок.
Почему всё-таки спектакль не увидят простые зрители?
Это зависит от руководства, но есть опасения, что зрители могут его не принять. «Лейтенанта с острова Инишмор» не приняли, но «Лодочник» публике в основном понравился, хотя это тоже современная драма. В самом начале многие были против этой пьесы, особенно те, кто продают билеты. Если у нас появится малая сцена, такие спектакли будут ставится там. Пока мы работаем на большой, каждый раз приходится отстаивать спектакли, даже у «Лодочника» – непростая судьба. Руководство меня поддержало, но некоторые артисты восприняли его «в штыки». Актриса, сыгравшая Смерть – женщину с косой, сначала отказывалась от роли. Потом, когда мы начали работать, она поняла, что Смерть не надо играть, там совершенно другой персонаж. Есть определённые стереотипы и у артистов, и у зрителей.
Ну на самом же деле через себя пропускать всё очень сложно?
Ну мы все мы под Богом ходим, такова жизнь.
Ты ставишь так, как считаешь нужным, или тебе приходится всё-таки идти на уступки?
Если читать «Лодочника» в авторской версии, то это прям «чернуха», в пьесе много мата, в центре внимания – смерть. «Инишмор» я делал дерзко, так, как я считаю нужным, открыто, смело. В случае с «Лодочником» я уже понимаю, менталитет, публику и, не ограничивая себя, сохраняя историю, ищу какой-то язык, чтобы зрителю было «удобоваримо».
Естественно, если выводить «Подольск» на большую сцену, нужно какие-то вещи пересматривать, переделывать, но ставить эту пьесу в классической форме, на одних диалогах мне кажется бессмысленно. На малой сцене это бы выстрелило, на большой пьеса затеряется.
Ты работаешь с актёрами, которые тебя намного старше, возможно даже со своими учителями. Встречаются ли какие-то противоречия, конфликты между Вами?
Явных конфликтов нет, бывает непонимание иногда, но в основном все доверяют. Если бы я сделал спектакли, которые провалились, наверное, возникли сомнения, но постановки нравятся публике. На моём счету уже есть некий «кредит доверия».
А как однокурсники тебя воспринимают? Ваши отношения изменились?
Каждый занимается своим делом, если вступать в конфронтацию, от этого никто не выиграет, ни актёр, ни режиссёр. Они абсолютно слепо доверяют и от этого у меня получается лепить то, что мне нужно.
Друзья, с которыми мы когда-то учились вместе, остались друзьями, единственное, сейчас мне, конечно, приходится себя ограничивать, я уже не могу с ними лишний раз сходить куда-то, посидеть, дистанция всё-таки должна быть. Это не специально, так надо.
А когда ты только начал работать в Оренбургском драматическом театре в качестве режиссёра, что-то подобное было?
Вот из-за этого я очень сильно переживал. Первый спектакль, который я ставил здесь – это «Блэз». Я так сильно волновался, что от страха подготовился к этой пьесе, как только мог: всё расписал, знал, что хочет каждый персонаж в каждую секунду. Когда я начал общаться с актёрами, говорил какие-то вещи, которые сам от себя не ожидал. И они не ожидали, что я так могу говорить. Это всё от страха. Были моменты, когда актёры задавали вопросы, которые ставили меня в тупик, я очень переживал, звонил своему одногруппнику, который тоже готовил «Блэз» в Москве со звёздами. Я советовался с ним, задавал вопросы нашему худруку, почему здесь семейство так долго молчит, как объяснить актёрам это? Волнение заставляло меня усиленно работать над собой.
Театральный факультет Оренбургского института искусств востребован, все ли выпускники устраиваются по специальности?
По-разному. Сейчас же нет «распределения», как в советское время. В Москве, например, выпускается тысяча актёров, единицы будут работать в театре, остальные – как могут. В этом году мы выпустили 17 человек, это мой первый выпуск. 5 человек взяли к нам в театр, кто-то поехал, передал резюме в другие театры, кто-то решил, что не хочет быть актёром, стал педагогом, кто-то ещё не определился.
Как тебе результат, доволен первыми выпускниками?
Мы вместе с другими педагогами и со студентами проделали огромный путь. Это единственный курс за последнее время, который сыграл 4 спектакля в двух составах, и того получается 7, обычно выпускается 1 или 2.
Простые зрители могут посмотреть эти спектакли?
Обратная связь очень важна, поэтому я начал стараться приглашать в малый зал на студенческие спектакли обычных зрителей. Мы не продаём билеты, и я могу пригласить на студенческие показы лишь ограниченное число гостей. Обычно приходят однокурсники актёров, близкие, знакомые, им прикольно видеть друг друга на сцене, их реакция понятна. А мне важно узнать, как тот же «Подольск» примет обычный зритель. Например, на «Лодочнике» во время сдачи спектакля женщина с криком вышла из зала. Я думал, что там такого? Оказывается, дело в том, что актриса на сцене сказала нецензурное слово. Мы многие выражения убрали из сценария, но сцена, когда героиня переправляется на другой берег, измученная, она уже жить-то не хочет, произносит такие слова: «всю жизнь одна без мужика, троих детей одна воспитала, на похороны даже никто не пришёл, пришла только Жучка…» И нецензурная фраза в этот момент – просто необходимость, на мой взгляд. Когда актриса её произнесла, женщина с криком вышла из зала. Интеллигентность не позволила ей услышать эту фразу, но кричать на весь зал интеллигентность ей позвонила. В итоге мы убрали полностью весь мат из пьесы.
Что ты скажешь о фестивале «Гостиный двор»?
Чем больше фестивалей, тем круче. Будет здорово, если артисты, которые привозят спектакли из других городов, смогут тоже смотреть работы своих коллег 2 – 3 дня. Общение с ними очень важно. Хорошо, что зрители видят разные театральные формы, узнают, что театр – это не только Островский. Я бы хотел, чтобы «Гостиный двор» оставался таким же, чтобы разные театры разных городов привозили разные спектакли. Для этого ещё очень нужна малая сцена, она позволит параллельно идти абсолютно полярным постановкам. Это подпитывает зрителя, развивает актёра, расширяет мировоззрение. Хочется, чтобы «Гостиный двор» продолжал в том же духе, но и двигался дальше, экспериментировал.
В каком русле ты видишь развитие нашего Драматического театра?
Я очень хочу, чтобы была малая сцена. Пусть у неё будет вместимость даже 100 человек, но постепенно мы сможем создавать новую драматургию. Нужно давать людям шанс смотреть то, что они хотят увидеть. Обычно бывает так: если тебе не нравится эксперимент, значит «все вокруг сволочи», «надо его запретить», есть такое в сознании некоторых взрослых людей. А хочется, чтобы театр был свободным, как, например, происходит на кинофестивале «Восток&Запад»: зал часто собирается неполный, но идут потрясающие фильмы, и их надо показывать. Если они не являются кассовыми, это не значит, что они не должны существовать. От этого качество не убывает. Театр должен быть разным.
Беседовала Марина Бошина
